Диалог. Карнавал. Хронотоп. Сетевой архив.

Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина

ISSN 0136-0132

Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1999 → 1

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1
153
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1

Б.С.Урицкая

Вспоминая прошлое

Мне приходилось несколько раз встречаться с Марией Вениаминовной Юдиной. Я видела ее не только на концертной эстраде.

Попытаюсь, не мудрствуя лукаво, не претендуя на что-то новое в анализе ее исполнительского творчества, просто описать эти несколько встреч, раскрыть тем самым какие-то грани ее облика (одни из многих и многих других), которые блеснули мне. Кроме того, бывает, что по воле случая именно ты только и можешь рассказать о чем-то другом малоизвестном или совсем неизвестном.

Впервые я увидела Марию Вениаминовну в Ленинградской консерватории, куда поступила в 1925 году в класс фортепиано профессора Ирины Сергеевны Миклашевской (вспоминая прошлое, хочешь ты этого или нет, невольно приходится прибегать и к личному местоимению!) Тогда Мария Вениаминовна была еще молода, но уже очень известна. О ней в консерватории много говорили, она была не такая, как все. И говорили не только как о замечательной пианистке, но и как о человеке, который шел своим особенным путем. Все, даже внешний ее облик, ее излюбленное черное платье до пола, лицо и вся фигура, выражающая какую-то смесь чего-то замкнутого в себе, монашеского и в то же время раскрытого, зовущего к себе. Она производила впечатление человека, стремящегося влиять на окружающих огромным личным обаянием (свойственным ей всю жизнь), в то же время — человека, постоянно смотрящего внутрь себя, погруженного в свой духовный мир, всегда неудовлетво ренного, смятенного, ищущего.

Как-то я заходила к Юдиной, не то относила ей клавир «Китежа», не то должна была взять его у нее (все мы тогда особенно

MEMORIALIA
Б.С.Урицкая
Вспоминая прошлое

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1
154 155
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1

увлекались «Китежем»), Юдина жила в то время на Дворцовой набережной. Помню, она открыла мне дверь, конечно, в чем-то черном до пят, с распущенными вьющимися волосами, почему-то босая — так и запомнилась она мне в проеме дверей, как в раме.

Помнится концерт органиста Ситтарда в церкви св. Петра на Невском и там — Юдина на балконе, опустившая голову на руки, положенные на перила балкона, вся отдавшаяся музыке, отключившаяся от всего окружающего. Разумеется, все эти более чем полувековые «эскизы памяти» уже туманны, скорее силуэты, чем картины…

Услышала я игру Марии Вениаминовны впервые в те же годы не в концерте, а в домашней обстановке на Мойке, у моих родственников, живших тогда в большой, высокой бывшей барской квартире, где стояла старинная мебель и рояль. Были гости, я их не знала, помню только, что молодой Федин читал свой роман «Братья», что на рояль поставили зажженные свечи и Мария Вениаминовна играла Баха. Я устроилась на валике дивана, и мне была видна лишь ее склоненная голова. Иногда она поднимала ее, я видела лицо Юдиной, и к потрясению от юдинского Баха добавлялось гипнотическое воздействие ее облика. Мне казалось, что под ее пальцами Бах был особенно величав и певуч, звук представлялся более мягким, чем воспринимался мною впоследствии. Может быть, сыграла роль и сугубая «камерность» обстановки, а, может быть, и романтические ощущения моих восемнадцати лет?

Помнится, как в двадцатые годы, когда кто-нибудь приносил в класс ходившие в консерватории пересуды о музыкальных исканиях и увлечениях Юдиной, Ирина Сергеевна шутила: «Ничего, Маруся перебесится!» А всерьез внушала нам, что огромный талант Юдиной нельзя вгонять в какие-либо общепринятые рамки. Сама Миклашевская обладала неповторимой, оригиналь ной музыкально-исполнительской, творческой индивидуаль ностью, широким диапазоном культурных интересов, поэтому она могла понять ищущую натуру Юдиной, хотя многое в этих духовных исканиях было ей чуждо, да и в пианистическом отношении многое разделяло их. Не место здесь подробно говорить о пианизме Ирины Сергеевны Миклашевской (хотя обидно, что о ней совсем забыли, и напомнить не мешает), но, вспоминая ее и Юдину, напрашиваются некоторые параллели.

Музыкальные вкусы Миклашевской и Юдиной подчас лежали в разных плоскостях. Миклашевская много играла и классиков, и романтиков, очень любила и тонко чувствовала Шопена и Шумана, французскую, испанскую музыку, постоянно играла Мусоргского, Рахманинова, Скрябина, Прокофьева. У Юдиной, как известно, были другие пристрастия. Вкусы Миклашевс кой и Юдиной «смыкались» на Бахе, Бетховене, Шумане, Брамсе. Однако очень индивидуальна была исполнительская трактовка и даже сам выбор произведений. Вспоминая юдинского Шумана, прежде всего видишь перед собой бесконечное, как море, дыхание фантазии до мажор. Шуман же у Миклашевской — это жанровость, это красочность, это «Карнавал» с его прихотливой сменой образов, мелодическим и ритмическим разнообразием. В Пятом концерте Бетховена, в интермеццо Брамса как Юдина, так и Миклашевская были совершенно разные, хотя обе, казалось бы, исполняли эту музыку в классических и романтических традициях, но каждая из этих замечательных пианисток при этом выполняла свою собственную «сверхзадачу».

Где-то в конце пятидесятых годов, будучи в Малом зале Ленинградской Филармонии после концерта Юдиной, я зашла к ней в артистическую. Увидев меня, Мария Вениаминовна сразу стала рассказывать о кончине Ирины Сергеевны, о том, что она была на ее похоронах. Зашла речь о пианизме Миклашевской. С большим чувством Юдина сказала мне тогда: «Какая жалость, что она рано оставила концертную деятельность. А ведь она еще замечательно играла. Я уговаривала ее, но тщетно, вернуться на эстраду»… Мария Вениаминовна все это говорила со слезами на глазах, очевидно, ее теплое отношение к Ирине Сергеевне Миклашевской не иссякло с годами.

В этой же артистической Малого зала в Ленинграде в феврале или марте 1960 года я в последний раз встретилась с Марией Вениаминовной. Встретились тепло. Говорили о стихах Евтушенко (она только что читала их с эстрады). И эта встреча тоже была овеяна печалью. Мария Вениаминовна узнала от меня о недавней кончине моего учителя, глубоко чтимого и Марией Вениаминовной композитора, теоретика, педагога — Христофора Степановича Кушнарева. Юдина была потрясена. Долго стояла она, опустив голову. Пожалуй, будет уместно рассказать здесь, как воспринимал Христофора Степановича Кушнарева друг Юдиной Михаил Михайлович Бахтин.

MEMORIALIA
Б.С.Урицкая
Вспоминая прошлое

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1
156 157
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1

Как-то ему передали письменный привет от Кушнарева. Было приятно видеть, как его обычно бледное, я бы сказала «серое», лицо осветилось улыбкой. Он сказал: «А ведь Христофор Степанович — это не человек, а произведение искусства!» Поразительные слова! Их оценит всякий, кто имел счастье знать Кушнарева, знать, как гармоничен был этот человек, сочетавший в себе внешнюю красоту и внутреннее благородство. Бахтин дал этому единству, этой гармонии эстетическое определение.

К сожалению, встречаясь с выдающимися людьми, подчас не отдаешь себе полного отчета в значении этих встреч. А потом трудно, а иногда и невозможно восстановить прожитое — остаются лишь его контуры. Так было во время моих встреч с Бахтиным и Юдиной.

Моя первая встреча с Марией Вениаминовной после войны произошла через много лет после консерватории, в самом начале пятидесятых годов (кажется, в 1951 или 1952 году, не позже!) — в Саранске, где я тогда жила, а Мария Вениаминовна приехала навестить своего старого друга — Михаила Михайловича Бахтина — тогда профессора Мордовского университета — большого ученого, литературоведа, которого жизненные обстоятельст ва в те годы забросили в Саранск.

Когда приехала Юдина, Бахтин и его жена Елена Александровна занимали две комнаты в старом доме: коридор и двери с двух сторон (говорили, что когда-то здесь была тюрьма). В первой, проходной, комнате вершились все хозяйственные дела, здесь располагалась Елена Александровна, Лёночка, как ее звал Михаил Михайлович. Вторая комната, побольше, принадлежала ему. Здесь он жил, работал, сюда приходили к нему посетители, он принимал их, сидя за небольшим рабочим столом. В этой комнате угощали чаем дорогую гостью — Юдину. О ее приезде я узнала из записки, присланной ко мне домой: «Милая Берточка, хочу Вас видеть. Приходите к Михаилу Миихайловичу. Мария Вениаминовна». Я побежала к Бахтину. В тех условиях приезд Юдиной — это было событие для музыканта (для меня) первостепен ное, и тем более приятное, что совершенно неожиданное.

У Бахтиных было празднично. Пахло свежими пирогами. Хозяева были принаряжены. Юдина была весела и радостна, встретила поцелуем, расспрашивала о моей жизни, о семье. Затем пили чай с пирогом. Мария Вениаминовна отдавала ему дань с азартом, вызывавшим панические возгласы Леночки: «Мару
ся, довольно, вредно!» (Подразумевался диабет Марии Вениаминовны). Но та махнула рукой… и взяла еще кусок пирога.

После чая Мария Вениаминовна сказала, что хочет играть для Михаила Михайловича, что она готова «дать небольшой концерт», но «совершенно бесплатно» или «в пользу кассы взаимопомощи студентов, в крайнем случае». В те времена в Саранске не было концертного зала и вообще не было рояля, достойного такого мастера. Услышав это, Юдина заявила, что ее это не пугает. Все же удалось срочно организовать концерт в местной радиостудии, где рояль был лучше других. Слушателей собрали «по цепочке» главным образом из университета и музыкального училища.

Мария Вениаминовна играла целый вечер. В концерте царила совершенно особая атмосфера неожиданного приобщения к большому искусству. Накал эмоций был очень сильный. Исполнительница и слушатели были охвачены одним чувством. Возможно, это было восприятие людей, изголодавшихся по настоящей, живой музыке. Конечно, это так и было. Но, кажется, и Юдина тогда особенно проникновенно играла для Бахтина, дав

О.А.Гостев. Играет Мария Юдина. Бумага, тушь. 1991 г.

MEMORIALIA
Б.С.Урицкая
Вспоминая прошлое

Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1
158
Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1

но ее не слышавшего. Контакт пианистки и слушателей был необыкновенным. Атмосфера, повторю, была столь насыщена эмоциями, что хотя с тех пор прошло тридцать лет, срок немалый, детали и даже программа этого вечера уже ушли из памяти, но музыкальное переживание еще живет! Верно, что эмоции, если они сильны, живут долго.

1981 г.

Публикация А.М.Кузнецова

MEMORIALIA
Б.С.Урицкая
Вспоминая прошлое

		Журнал научных разысканий о биографии, теоретическом наследии и эпохе М. М. Бахтина ISSN 0136-0132



		Диалог. Карнавал. Хронотоп. → 1999 → 1 Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1 153 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1 Б.С.Урицкая Вспоминая прошлое Мне приходилось несколько раз встречаться с Марией Вениаминовной Юдиной. Я видела ее не только на концертной эстраде. Попытаюсь, не мудрствуя лукаво, не претендуя на что-то новое в анализе ее исполнительского творчества, просто описать эти несколько встреч, раскрыть тем самым какие-то грани ее облика (одни из многих и многих других), которые блеснули мне. Кроме того, бывает, что по воле случая именно ты только и можешь рассказать о чем-то другом малоизвестном или совсем неизвестном. Впервые я увидела Марию Вениаминовну в Ленинградской консерватории, куда поступила в 1925 году в класс фортепиано профессора Ирины Сергеевны Миклашевской (вспоминая прошлое, хочешь ты этого или нет, невольно приходится прибегать и к личному местоимению!) Тогда Мария Вениаминовна была еще молода, но уже очень известна. О ней в консерватории много говорили, она была не такая, как все. И говорили не только как о замечательной пианистке, но и как о человеке, который шел своим особенным путем. Все, даже внешний ее облик, ее излюбленное черное платье до пола, лицо и вся фигура, выражающая какую-то смесь чего-то замкнутого в себе, монашеского и в то же время раскрытого, зовущего к себе. Она производила впечатление человека, стремящегося влиять на окружающих огромным личным обаянием (свойственным ей всю жизнь), в то же время — человека, постоянно смотрящего внутрь себя, погруженного в свой духовный мир, всегда неудовлетво ренного, смятенного, ищущего. Как-то я заходила к Юдиной, не то относила ей клавир «Китежа», не то должна была взять его у нее (все мы тогда особенно MEMORIALIA Б.С.Урицкая Вспоминая прошлое Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1 154 155 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1 увлекались «Китежем»), Юдина жила в то время на Дворцовой набережной. Помню, она открыла мне дверь, конечно, в чем-то черном до пят, с распущенными вьющимися волосами, почему-то босая — так и запомнилась она мне в проеме дверей, как в раме. Помнится концерт органиста Ситтарда в церкви св. Петра на Невском и там — Юдина на балконе, опустившая голову на руки, положенные на перила балкона, вся отдавшаяся музыке, отключившаяся от всего окружающего. Разумеется, все эти более чем полувековые «эскизы памяти» уже туманны, скорее силуэты, чем картины… Услышала я игру Марии Вениаминовны впервые в те же годы не в концерте, а в домашней обстановке на Мойке, у моих родственников, живших тогда в большой, высокой бывшей барской квартире, где стояла старинная мебель и рояль. Были гости, я их не знала, помню только, что молодой Федин читал свой роман «Братья», что на рояль поставили зажженные свечи и Мария Вениаминовна играла Баха. Я устроилась на валике дивана, и мне была видна лишь ее склоненная голова. Иногда она поднимала ее, я видела лицо Юдиной, и к потрясению от юдинского Баха добавлялось гипнотическое воздействие ее облика. Мне казалось, что под ее пальцами Бах был особенно величав и певуч, звук представлялся более мягким, чем воспринимался мною впоследствии. Может быть, сыграла роль и сугубая «камерность» обстановки, а, может быть, и романтические ощущения моих восемнадцати лет? Помнится, как в двадцатые годы, когда кто-нибудь приносил в класс ходившие в консерватории пересуды о музыкальных исканиях и увлечениях Юдиной, Ирина Сергеевна шутила: «Ничего, Маруся перебесится!» А всерьез внушала нам, что огромный талант Юдиной нельзя вгонять в какие-либо общепринятые рамки. Сама Миклашевская обладала неповторимой, оригиналь ной музыкально-исполнительской, творческой индивидуаль ностью, широким диапазоном культурных интересов, поэтому она могла понять ищущую натуру Юдиной, хотя многое в этих духовных исканиях было ей чуждо, да и в пианистическом отношении многое разделяло их. Не место здесь подробно говорить о пианизме Ирины Сергеевны Миклашевской (хотя обидно, что о ней совсем забыли, и напомнить не мешает), но, вспоминая ее и Юдину, напрашиваются некоторые параллели. Музыкальные вкусы Миклашевской и Юдиной подчас лежали в разных плоскостях. Миклашевская много играла и классиков, и романтиков, очень любила и тонко чувствовала Шопена и Шумана, французскую, испанскую музыку, постоянно играла Мусоргского, Рахманинова, Скрябина, Прокофьева. У Юдиной, как известно, были другие пристрастия. Вкусы Миклашевс кой и Юдиной «смыкались» на Бахе, Бетховене, Шумане, Брамсе. Однако очень индивидуальна была исполнительская трактовка и даже сам выбор произведений. Вспоминая юдинского Шумана, прежде всего видишь перед собой бесконечное, как море, дыхание фантазии до мажор. Шуман же у Миклашевской — это жанровость, это красочность, это «Карнавал» с его прихотливой сменой образов, мелодическим и ритмическим разнообразием. В Пятом концерте Бетховена, в интермеццо Брамса как Юдина, так и Миклашевская были совершенно разные, хотя обе, казалось бы, исполняли эту музыку в классических и романтических традициях, но каждая из этих замечательных пианисток при этом выполняла свою собственную «сверхзадачу». Где-то в конце пятидесятых годов, будучи в Малом зале Ленинградской Филармонии после концерта Юдиной, я зашла к ней в артистическую. Увидев меня, Мария Вениаминовна сразу стала рассказывать о кончине Ирины Сергеевны, о том, что она была на ее похоронах. Зашла речь о пианизме Миклашевской. С большим чувством Юдина сказала мне тогда: «Какая жалость, что она рано оставила концертную деятельность. А ведь она еще замечательно играла. Я уговаривала ее, но тщетно, вернуться на эстраду»… Мария Вениаминовна все это говорила со слезами на глазах, очевидно, ее теплое отношение к Ирине Сергеевне Миклашевской не иссякло с годами. В этой же артистической Малого зала в Ленинграде в феврале или марте 1960 года я в последний раз встретилась с Марией Вениаминовной. Встретились тепло. Говорили о стихах Евтушенко (она только что читала их с эстрады). И эта встреча тоже была овеяна печалью. Мария Вениаминовна узнала от меня о недавней кончине моего учителя, глубоко чтимого и Марией Вениаминовной композитора, теоретика, педагога — Христофора Степановича Кушнарева. Юдина была потрясена. Долго стояла она, опустив голову. Пожалуй, будет уместно рассказать здесь, как воспринимал Христофора Степановича Кушнарева друг Юдиной Михаил Михайлович Бахтин. MEMORIALIA Б.С.Урицкая Вспоминая прошлое Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1 156 157 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1 Как-то ему передали письменный привет от Кушнарева. Было приятно видеть, как его обычно бледное, я бы сказала «серое», лицо осветилось улыбкой. Он сказал: «А ведь Христофор Степанович — это не человек, а произведение искусства!» Поразительные слова! Их оценит всякий, кто имел счастье знать Кушнарева, знать, как гармоничен был этот человек, сочетавший в себе внешнюю красоту и внутреннее благородство. Бахтин дал этому единству, этой гармонии эстетическое определение. К сожалению, встречаясь с выдающимися людьми, подчас не отдаешь себе полного отчета в значении этих встреч. А потом трудно, а иногда и невозможно восстановить прожитое — остаются лишь его контуры. Так было во время моих встреч с Бахтиным и Юдиной. Моя первая встреча с Марией Вениаминовной после войны произошла через много лет после консерватории, в самом начале пятидесятых годов (кажется, в 1951 или 1952 году, не позже!) — в Саранске, где я тогда жила, а Мария Вениаминовна приехала навестить своего старого друга — Михаила Михайловича Бахтина — тогда профессора Мордовского университета — большого ученого, литературоведа, которого жизненные обстоятельст ва в те годы забросили в Саранск. Когда приехала Юдина, Бахтин и его жена Елена Александровна занимали две комнаты в старом доме: коридор и двери с двух сторон (говорили, что когда-то здесь была тюрьма). В первой, проходной, комнате вершились все хозяйственные дела, здесь располагалась Елена Александровна, Лёночка, как ее звал Михаил Михайлович. Вторая комната, побольше, принадлежала ему. Здесь он жил, работал, сюда приходили к нему посетители, он принимал их, сидя за небольшим рабочим столом. В этой комнате угощали чаем дорогую гостью — Юдину. О ее приезде я узнала из записки, присланной ко мне домой: «Милая Берточка, хочу Вас видеть. Приходите к Михаилу Миихайловичу. Мария Вениаминовна». Я побежала к Бахтину. В тех условиях приезд Юдиной — это было событие для музыканта (для меня) первостепен ное, и тем более приятное, что совершенно неожиданное. У Бахтиных было празднично. Пахло свежими пирогами. Хозяева были принаряжены. Юдина была весела и радостна, встретила поцелуем, расспрашивала о моей жизни, о семье. Затем пили чай с пирогом. Мария Вениаминовна отдавала ему дань с азартом, вызывавшим панические возгласы Леночки: «Мару ся, довольно, вредно!» (Подразумевался диабет Марии Вениаминовны). Но та махнула рукой… и взяла еще кусок пирога. После чая Мария Вениаминовна сказала, что хочет играть для Михаила Михайловича, что она готова «дать небольшой концерт», но «совершенно бесплатно» или «в пользу кассы взаимопомощи студентов, в крайнем случае». В те времена в Саранске не было концертного зала и вообще не было рояля, достойного такого мастера. Услышав это, Юдина заявила, что ее это не пугает. Все же удалось срочно организовать концерт в местной радиостудии, где рояль был лучше других. Слушателей собрали «по цепочке» главным образом из университета и музыкального училища. Мария Вениаминовна играла целый вечер. В концерте царила совершенно особая атмосфера неожиданного приобщения к большому искусству. Накал эмоций был очень сильный. Исполнительница и слушатели были охвачены одним чувством. Возможно, это было восприятие людей, изголодавшихся по настоящей, живой музыке. Конечно, это так и было. Но, кажется, и Юдина тогда особенно проникновенно играла для Бахтина, дав О.А.Гостев. Играет Мария Юдина. Бумага, тушь. 1991 г. MEMORIALIA Б.С.Урицкая Вспоминая прошлое Диалог. Карнавал. Хронотоп, 1999, № 1 158 Dialogue. Carnival. Chronotope, 1999, № 1 но ее не слышавшего. Контакт пианистки и слушателей был необыкновенным. Атмосфера, повторю, была столь насыщена эмоциями, что хотя с тех пор прошло тридцать лет, срок немалый, детали и даже программа этого вечера уже ушли из памяти, но музыкальное переживание еще живет! Верно, что эмоции, если они сильны, живут долго. 1981 г. Публикация А.М.Кузнецова MEMORIALIA Б.С.Урицкая Вспоминая прошлое