Библиотека первоисточников евразийцев: 20–30-е годы

Евразийская хроника. Выпуск XII

1937 год



ЕВРАЗИЙСКАЯ ХРОНИКА. Выпуск XII. Берлин, 1937


ОГЛАВЛЕНИЕ Стр.


Вступление 3

Резолюция 4-6. IX. 1936 5

Н.С. Трубецкой Упадок творчества 10

Н. Алексеев О гарантийном государстве 17

Н.А. Макшеев О воспитании ведущего отбора 34

А.А. Шеповалов Диалектика сознания 53

Николай Благов Коломенское 62

Андрей Эфрон От советской демократии к имперской идее 68

Андрей Сурков Польша как сосед Евразии 77

Н. Алексеев Тот, которого мы не знаем 86

И. Белецкий К критике либерализма и марксизма 92

П. Савицкий Ритмы монгольского века 104

Я.А. Бромберг В.П. Фридолин 156



<ВСТУПЛЕНИЕ>


Ниже печатается постановление евразийского совещания, вынесенное вскоре после московского процесса «16-ти». Оно появляется в свет в момент, когда остался позади уже и процесс «17-ти» (Пятакова, Радека и др.). За это время в Советской России успела развернуться новая «интернационалистическая реакция». Она выразилась во фразеологии VIII-го (и последнего) всесоюзного съезда советов, в усилении правительственных выпадов против религии, в ряде решений в сфере международной политики. В эту же цепь явлений должен быть поставлен и относительно мягкий приговор по делу Радека и Сокольникова, объявленный 30 января 1937 г. В той общей картине травли и возбуждения, которая была создана вокруг процесса «17-ти» сталинской прессой, он показался неожиданным для многих. Но удивляться могут лишь те, кто недостаточно учел факт «интернационалистической реакции», возобладавшей в СССР в последние месяцы. Ведь некоторая «мягкость» проявляется в данном случае по адресу на наиболее последовательных «интернационалистов», обладающих при том наиболее широкими связями в международной радикальной среде.

На каком же фоне происходит этот подъем волны «интернационализма»? Приходится признать, что фон этот - всецело «националистический». Он сравнительно мало чувствовался на VIII-м съезде. Но уже на процессе «17-ти» он был всецело определителен для обстановки разбирательства. В августе 1936 г. В Москве судили «заговорщиков». В январе 1937 г. советский суд демонстрировал советской общественности «пораженцев». Основное ударение делалось на том, чтобы повысить чувство советского национализма и патриотизма.

Советский суд оказался мягче к «пораженцам», чем к «заговорщикам». Весьма существенную роль сыграло здесь то обстоятельство, что первые в меньшей степени, чем вторые затрагивали лично Сталина. Но поскольку националистическая страсть уже поднята, поскольку на людей уже возведены обвинения (хотя бы и облыжные) – такой результат не может не вызывать недовольства в среде носителей нового «национализма». Между тем примут ли искрение и бескомпромиссные «интернационалисты» протянутую им для примирения руку Сталина? И вообще: есть ли сейчас в стране силы для того, чтобы проводить «интернационалистическую политику», хотя бы с такою же степенью подъема, как она проводилась во времена Ленина? На этот последний вопрос нужно дать определено отрицательный ответ. Кадры разгромлены, связи растеряны. Здесь не могут помочь и Радек с Сокольниковым, хотя бы они и очутились вновь на свободе. Тем более, что и их едва-ли удовлетворит то, по существу, не более как «заигрывание» с интернационализмом, которое в настоящее время проводит Сталин. Ведь для зрячего не может быть сомнения в том, что к настоящему времени Сталин опирается на своеобразно «националистические» кадры.

Таким образом, имеют полное основание к недовольству как «националисты», так и «интернационалисты» современной русской действительности. «Сидение между двух стульев не дает положительных результатов. В нынешней обстановке, при способности только повторять (будь-то Пушкина или Ленина) и при неспособности творить наново, одновременное раздувание «националистических» и «интернационалистических» инстинктов ведет к столкновению, а не к синтезу. Здесь поистине нужна новая идеология, «переворот в сознании». Об этом и говорят евразийцы.


П. Савицкий



РЕЗОЛЮЦИЯ 4-6. IX. 1936



Обсудив современное положение в СССР, евразийское совещание, собравшееся 4 – 6 сентября 1936 года, находит следующее:

1)   ликвидации группы Зиновьева-Каменева и предстоящим дальнейшим процессам того же рода в значительной мере присущ личный характер: Сталин устраняет со своего пути всех возможных соперников из среды б. коммунистической партии.

2)   однако, устранение это приобретает и глубоко принципиальный характер, поскольку им физически уничтожается или приводятся к молчанию все важнейшие идеологи коммунизма в России; весьма возможно и даже вероятно, что Сталин не имел в ввиду создавать пустоту на месте господствовавшей доселе коммунистической доктрины. Но объективно получается так, что он эту пустоту создает;

3)   История, как и природа, не терпит пустоты – и освободившееся место несомненно будет заполнено иным, не коммунистическим содержанием. Каково же будет это содержание? Здесь возможны два решения. Или содержанием этим будет пошлейший европейский «демократизм», окрашенный социальным радикализмом, в связи с особенностями социального строя в СССР. Или же содержанием этим будет евразийство;

4)   мы не отрицаем, что существует опасность возобладания на русской почве самого шаблонного и второсортного западничества. Но есть и противоположенные тенденции. Одна из них лежит в острой и неотвратимой государственно-культурной необходимости ощущать Россию не как часть «Европы», что вело бы к прямому растворению СССР в «капиталистическом окружении», но именно как «особый мир», основанный на братстве народов и скрепленный общностью их исторической судьбы. Такое восприятие близко к евразийской концепции;

5)    второй фактор, благоприятный для утверждения евразийских воззрений на советской почве заключаются в назревающей в СССР потребности примирить революцию с традицией. В области исторических воззрений шаги к такому примирению уже сделаны. Евразийство, издавна поставившее такое примирение своей задачей, полностью отдает себе отчет в значении этих шагов. Но на деле советская действительность отнюдь не соответствует выставленному теперь лозунгу о включении в нее «всего лучшего, что есть в историческом прошлом нации». В особенности противоречат ему не прекращающиеся ни на минуту покушения на религиозные ценности евразийских народов;

6)   наибольшие разногласия и столкновения в среде «ведущего отбора» современного советского государства вызывает вопрос об участии и роли СССР в «мировой революции». По глубокому убеждению евразийцев, вопрос этот разрешим в правильной форме исключительно на основе евразийской концепции России-СССР, как особого исторического мира. Мир этот не потерпит вмешательства в свои дела никакой внешней силы. Но и сам не должен вмешиваться во внутренние дела других миров. Этим устраняется всякая возможность делания «мировой революции». Но при устранении такой возможности, евразийский мир тем живее ощущает свое призвание содействовать изменению социального во всех частях нашей планеты, силою своего примера, т.е. примера сокрушения мощи капитализма и создания государства трудящихся;

7)   при таком понимании "мировой революции", особенное значение приобретает дальнейшее совершенствование и развитие плановой государственно-частной системы хозяйства. Выставив "зажиточность" в качестве цели всех трудящихся, признав значение индивидуального хозяйства колхозников, мелкой кустарной промышленности и т.д., существующая власть в значительной мере, уже вступила на почву такой системы. Однако, марксистское доктринерство не позволяет ей сделать все необходимые выводы из того принципа сочетания "интереса общего с интересом личным, индивидуальным", теоретическую правильность которого она признала. Доктринерство это заставляет ее держать в своих руках и такие области хозяйственной жизни, которые давно должны быть переданы в руки единоличных хозяев (отдельные секторы розничной торговли, мелкой промышленности и т.д.). Проистекающие отсюда перебои в ходе экономического аппарата существеннейшим образом подрывают международный авторитет советского примера хозяйственной организации страны;

8) неменьший подрыв авторитету советской страны приносит и нынешняя политика коммунистической власти в области культуры. Неразрывная связь между сферами культуры и хозяйства одинаково очевидна как с идеократической, так и с марксистской точки зрения. Та глубоко реакционная установка, которая усвоена в настоящее время в вопросах культуры сталинской властью, чревата перевода России-СССР из разряда стран передовых в категорию отсталых. Как иначе можно обозначить страну, в которой в качестве обязательного образца переписаны литературные, живописные, музыкальные архитектурные "классики" XIX века и где всею силою власти осуждены и запрещены всякие новые, творческие исканья? В такой установке заключается всесторонняя величайшая опасность для страны, обрекающая ее на повторение задов и подрывающая всякое самостоятельное творчество. Евразийцы должны указать на эту опасность со всем ударением и силой. "Классики" XIX века были хороши, но для своего времени. Нужно ценить их, но творить нужно по своему. Если установки власти не будут изменены, превращение России-СССР в культурно-отсталую страну неизбежно. Передовая страна не может жить пережитками прошлого.  Не в этом заключается соединение традиции с революцией. Это рабское, не творческое его понимание.

9) Совершенно очевидно, в силу чего назрела указанная выше опасность. Коммунистическая идеология, в традиционном ее виде, выветрилась и ослабла. Новое идеократическое содержание в советскую жизнь не внесено. Нет базы для нового творчества. И сознание этого власть просто его запрещает. Здесь вырисовывается значение евразийства в судьбах русской культуры. Именно оно может и должно дать такую базу для нового творчества.  Евразийская идея, как установка на самобытность "особого мира" России-СССР, во всей совокупности его традиций и заданий, способна оплодотворить любую отрасль культурной работы, вложить в нее новую жизнь. Ни куцый "европеизм", ни выдохшийся коммунизм не в силах выполнить эту роль.  Только евразийство,  как новое, небывалое понимание всего окружающего мира и роли России-Евразии в нем, может способствовать созданию своеобразных полноценных искусства и науки евразийских народов. Только оно, своим влиянием, может предотвратить опасность застоя и подражательности, овладевших в настоящее время советской действительностью. В нем - залог правильного разрешения национального вопроса. Разрешение это может и должно заключаться в общности творчества, дающего свои, особые результаты в пределах каждой национальной культуры и в то же время связывающего их все единством поступательного движения. Раболепие перед недвижным, данным раз навсегда образцом не может привести ни к чему иному, как к распаду.

10) Проповедь свою евразийцы начали в 1921 г. с утверждения примата культуры над политикой. В свое время это дало им возможность обратиться от мелкой грызни, в которую была погружена вся окружавшая их среда, к культурному творчеству. Лозунг этот с удвоенной силой, они повторяют и сейчас. Только чрез правильную культурную установку можно прийти и к удачной политике. Только ценя своеобразие евразийского мира, можно заставить других себя уважать и  с собою считаться. Только высоко подняв пламя культурного творчества, можно зажечь широкие массы и воспитать их в духе непреклонного и жертвенного патриотизма. Только дав им ощущение огромности, незаменимости и единственности тех ценностей, которые они защищают, можно повести их к победе в борьбе с внешним врагом. Иными словами, также и решение оборонной проблемы лежит, в значительной мере, в области культурных установок. И единственной установкой, удовлетворяющей всем этим требованиям, является, в советских условиях, установка евразийская. Лишь принятием ее могут быть избегнуты те тупики, в которые до сих пор постоянно попадала и попадает советская жизнь (несносные для населения перебои в экономической сфере, недостаточность культурного творчества, ненайденность достойного тона во-вне). Только она может примерить не в рабском, а в творческом плане традицию и революция, довершить осуществление национальных и совершить реализацию мировых целей русской революции.

Только как этап усвоения советской жизнью евразийских установок могут и должны получить положительный смысл и новейшие события в СССР.



УПАДОК ТВОРЧЕСТВА.


В жизни каждой личности — будь то отдельный человек или многочеловеческая личность, т. е. народ или многонародное целое, — бывают периоды творческого подъема и творческого упадка. Периоды эти не всегда совпадают с теми периодами общего жизненного подъема и депрессии, существование которых попытался показать наглядно на древнерусском историческом материале П.Н. Савицкий в XI выпуске «Евразийской хроники» (стр. 65 сл.). Но все же подъем творчества естественнее связывается с ощущением собственной мощи и с уверенностью в себе, упадок же творчества — с утратой веры в себя. Творчество (понимая это слово в самом широком смысле) является чутким барометром, реагирующим на происходящие глубоко в подсознании движения и изменения задолго до того, как эти явления дойдут до порога сознания. На этой истине основано, как известно, использование наблюдения над работой творческого воображения для изучения подсознательного (т. наз. психоанализ).

Между отдельным человеком и органической многочеловеческой личностью в этом отношении и принципиальной разницы нет, а есть только разница в степени сложности соответствующих явлений. Так, определение какого-нибудь периода жизни данного человека как творческого подъема или творческого упадка сравнительно просто, ибо у каждого человека есть какая-нибудь одна определенная область творчества, которая для него характерна, и всегда можно установить, проявляет ли данный человек в данный момент в своей области больше или меньше творчества. В жизни же целого народа все это гораздо сложнее, так как народ творит одновременно в разных областях, творческий подъем в одной области может по времени совпадать с упадком в другой, а равнодействующую вывести трудно ввиду качественного различия и несоизмеримости отдельных областей творчества. К тому же само понятие упадка творчества далеко не однозначно, особенно в применении к народу. Ведь в самом деле, не безразлично, является ли упадок творчества естественным или вынужденным, выражается ли он в качественном или в количественном понижении и т. д.

Естественный упадок творчества может просто явиться последствием исчерпанности какого-нибудь доселе господствовавшего направления. Наступает момент, когда ясно становится, что в данном направлении все возможное уже сделано и дальше итти уже некуда. Это неизбежно влечет за собой некоторый, хотя бы краткий период застоя, сопровождаемый качественным понижением творчества, и такой период длится до того момента, когда удается найти новое направление творчества. Само по себе такое предметно обусловленное временное понижение творчества, разумеется, отнюдь не свидетельствует об иссякании творческих сил. И только если период застоя принимает затяжной характер, есть основания видеть в этом явлении признак ослабления творческой способности. Но такое ослабление допускает, в свою очередь, различные толкования. Оно может быть выражением естественного временного утомления, следующего за периодом перенапряжения творческих сил, но может быть и симптомом окончательного иссякания и умирания.

От такого естественного периодического упадка творчества следует отличать упадок вынужденный. Если в силу каких-либо внешних причин все направления творчества, кроме какого-нибудь одного, оказываются запретными, творчество, направляясь по единственному разрешенному направлению, очень скоро упирается в тупик, и наступает период застоя, при том застоя безвыходного, т. к. всякие новые направления творчества запрещены. Когда такой период застоя затягивается, может наступить и полная атрофия творчества.

Каковы бы ни были причины упадка творчества, этот упадок может быть здоровым явлением только в том случае, если он выражается не только в качественном, но и в количественном понижении продукции. Ибо количественное уменьшение свидетельствует о передышке, которая может быть (хотя далеко не всегда бывает) и вполне естественной и даже полезной. Но когда понижается лишь качественный уровень творчества, а количественная интенсивность не уменьшается или даже увеличивается, этот факт приходится учитывать как неблагоприятный признак: он свидетельствует либо о вырождении вкуса, либо о несоответствии между желанием и способностью творить, т. е. о своего рода бессилии.

Рассматривая с этой точки зрения культурную жизнь современного СССР, трудно отделаться от известного чувства тревоги. Если еще не так давно в разных областях культуры там наблюдался подъем, то за последнее время явно стал обозначаться упадок творчества. Разумеется, как указано было выше, сущность этого упадка трудно выяснить. Т. к. коммунистическая власть с самого начала ограничивала свободу культурного творчества и допускала творчество только в одном направлении, по которому итти дальше стало уж некуда, то застой до известной степени создан искусственно самой властью. В то же время искусственно создаваемая суета, спешка, постоянное подхлестывание, требование каких-то рекордных темпов и т. д. — все это не могло не переутомить нацию, и некоторая «передышка» была бы вполне естественной реакцией на перенапряжение творческих сил в предыдущий период. Можно также утешаться тем, что техническое строительство продолжает идти усиленным темпом и что застой и упадок во всех прочих областях культуры м.б. объясняется перенесением всех сил нации на техническое строительство.

Все эти аргументы, однако, никак не могут рассеять чувства тревоги, вызываемого современным состоянием застоя культурной жизни СССР.

Ведь в самом деле, если застой этот порожден политикой власти, стесняющий свободу творчества, то позволительно спросить, не привела ли эта политика к атрофии творческих способностей? Люди, вынужденные долго молчать, в конце концов разучиваются говорить. Разумеется, творчество в области техники возможно, и в этой области власть не ставит никаких ограничительных условий. Но действительно ли в этой области в СССР проявляется много самостоятельного творчества? Делается, несомненно, очень много, но самостоятельного и действительно нового создается мало. Лозунг «догнать и перегнать» во многом остается неосуществленным, и в техническом отношении СССР продолжает значительно отставать от технически-передовых стран. При этом в области изобретений это отставание сказывается еще сильнее, чем в области освоения техники. Таким образом, упадок творчества в других областях культуры в современном СССР никак нельзя объяснить переключением всех сил нации на техническое строительство. Даже если такое переключение имеет место, упадок остается упадком, ибо и в технической области в современном СССР подлинно большого подъема творчества не наблюдается.

Считать современный упадок творчества естественной передышкой, к сожалению, тоже невозможно, ибо упадок этот выражается в снижении качественного уровня, а вовсе не в количественном уменьшении создаваемых культурных ценностей. Во всех областях культуры идет усиленная созидательная работа, но работа эта стоит под знаком подражания старым, давно утратившим культурную действенность образцам. Правда, бывают эпохи, когда старинные образцы вдохновляют к созиданию новых форм культуры, воспринимаемых современниками как «возрождение» старины, но по существу являющихся совершенно новыми. Однако для таких периодов «возрождения» характерно идеализирующее понимание отдаленного прошлого: именно благодаря отдаленности того прошлого, из которого черпаются образцы, творчество не может выродиться в простое воспроизведение или подражание. Но в современном СССР подражают не каким-либо старинным, ушедшим в романтическую даль образцам, а просто моде вчерашнего дня, тому, что было интересно и культурно актуально лет шестьдесят-семьдесят тому назад. «Возрождение» такого недавнего прошлого при сохранении произведенного Революцией сдвига социальной и бытовой структуры России является какой то безвкусицей, безобразнейшим диссонансом. Но, главное, оно свидетельствует о каком то бессилии создать настоящий «свой», современный стиль.

Отказ от самостоятельного творчества, озирание на образцы, считавшиеся благопристойными в «доброе старое время», — не свидетельствует ли это об известной утрате веры в себя, в свои собственные силы? Если так, то есть все основания для тревоги за судьбу нашей родины. Именно теперь, когда международное положение становится все более и более угрожающим, когда надвигается зловещий призрак новой мировой войны, ослабление веры в свои собственные силы может повлечь за собой самые трагические последствия. Недостаточно предаваться самовосхвалению в печати и в публичных собраниях. Эта внешняя, показная самоуверенность неспособна заменить органической, подсознательной веры в себя, истинным барометром которой является культурное творчество. А барометр этот в современном СССР стоит чрезвычайно низко…

Как было уже указано выше, упадок культурного творчества — явление очень сложное и допускающее всегда несколько толкований. В частном случае современного СССР дело осложняется еще и особыми отношениями, сложившимися между компартией и культуротворческим отбором. Если упадок творчества порожден депрессией в подсознании культуротворческого отбора (а, следовательно, и всей нации), то его приходится рассматривать как грозный симптом, приобретающий в связи с современным тревожным международным положением особенно угражающий характер. Но возможно и другое понимание этого явления. Поскольку современное культурное мракобесие и реакционность пользуются в СССР оффициальным признанием и подражание старомодным образцам проповедуется коммунистической властью и органами компартии, можно надеяться, что все это является отражением подсознательной депрессии современного советского коммунизма, а не советской нации. В том, что советская компартия уже обратилась в некий союз «улыбающихся авгуров», что современный коммунизм выветрился и что в него почти никто искренне не верит, — во всём этом, пожалуй, трудно сомневаться. В то же время жизнь властно требует наполнения идейным содержанием, и, поскольку выветрившийся марксизм таким содержанием быть уже не может, всякий акт подлинно нового культурного творчества неизбежно так или иначе «уклоняется» от марксизма. Не будучи в состоянии извлечь из марксизма желаемое новое идейное содержание и инстинктивно чувствуя, что подлинно новое творчество неизбежно приведет и к новому, т. е. немарксистскому, идейному содержанию, - руководители советской компартии проповедуют подражание старомодным образцам, чтобы только не допустить никакого подлинно нового творчества.

При таком понимании сущности современного творческого упадка в СССР положение остается тревожным, но не безвыходным. Исход состоит в замене марксизма другой идеей правительницей. Что современным руководителям советской компартии на этот шаг решиться трудно — это психологически вполне понятно. Но с другой стороны, именно «улыбающиеся авгуры» способны на безболезненную «смену вех», хотя бы путем искусственного увязывания нового идейного содержания со старой фразеологией, и некоторые (пока еще довольно робкие) шаги в этом направлении в СССР уже сделаны. Как бы то ни было, с этим следует поторопиться. Иначе современный период упадка культурного творчества, чрезмерно затянувшись, может иметь самые роковые последствия как для власти, так и для страны.


Н.С. Трубецкой





Примечание:


12-й выпуск «Евразийской хроники» оказался последним номером этого периодического издания евразийцев. В этом выпуске участвовали как известные теоретики евразийства (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Н.Н. Алексеев, Я.А. Бромберг), так и менее известные представители движения, пришедшие в него уже в 30-е г.

Оригинал напечатан в новой советской орфографии. В оригинале Вступление напечатано без подзаголовка, хотя в оглавлении он есть. Мы снабдили его подзаголовком в скобках, для удобства чтения.

Выпуск появился в разгар происходивших в СССР «сталинских чисток», которые евразийцы восприняли как борьбу «интернационалистов» и «националистов» внутри ВКП (б) и как шанс для евразийства стать новой идеологией России.

Во Вступлении Савицкий упоминает процесс 16-ти (так называемый Первый Московский процесс или процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра»), который проходил 19 августа 1936 г. в Москве. На нем судили группу «старых большевиков» - представителей левой оппозиции в ВКП (б) во главе с Зиновьевым и Каменевым и группу немецких коммунистов. Их обвиняли в том, что они создали террористическую организацию с тем, чтобы убить Сталина и других руководителей государства по приказу Льва Троцкого, находившегося за границей. Все 16 подсудимых были признаны виновными, приговорены к смертной казни и расстреляны.

Упоминается также «процесс 17-ти», известный и как Второй Московский процесс или процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Он проходил в Москве с 23 по 30 января 1937 года. Главными обвиняемыми были Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников, представители бывшей «новой оппозиции». Они обвинялись в шпионаже, диверсионной и вредительской деятельности, связях с Л. Троцким и его зарубежной организацией. Савицкий выстраивает логику рассуждений, отталкиваясь от того факта, что приговор по делу 17-ти был мягче, действительно, к расстрелу были приговорены не все, а 13 подсудимых из 17-ти. Радеку, Сокольникову, Арнольду и Строилову сохранили жизнь, однако все они погибли в тюрьмах в период с 1939 по 1941 год.

Во Вступлении Савицкого и в Резолюции культурная политика СССР обвиняется в нетворческом подражании образцам культуры XIX века. Речь о своеобразной реабилитации в СССР русской дореволюционной классической литературы, и прежде всего поэзии Пушкина, которая в 20-е годы клеймилась как крепостническая и реакционная. Особенно поразили эмиграцию торжества, посвященные 100-летию со дня смерти Пушкина, которые чрезвычайно широко праздновались в СССР на официальном уровне в феврале 1937 года, почти одновременно с процессами над троцкистами.

Статья Н.С. Трубецкого «Упадок творчества» была переопубликована в издании: Н.С. Трубецкой Наследие Чингисхана. Составители А. Дугин, Д. Тараторин. - М., Аграф, 1999 –С.-С. 526-531. Однако при этом было допущено множество неточностей: опускались слова («барометром» вместо «чутким барометром»), заменялись одни слова на другие («технически развитых» вместо «технически-передовых»,) практически везде был снят авторский курсив (кое-где без объяснений заменен разрядкой), снимались кавычки («возрождения старины» вместо «возрождения» старины», «…передышка…» вместо «… «передышка»…», «.. смену вех…», вместо «смену вех»), заглавная буква менялась на прописную («произведенного революцией», вместо «произведенного Революцией») изменялись знаки препинания (в оригинале предложение «Ведь в самом деле, если застой порожден политикой власти, стесняющий…» заканчивается вопросительным знаком), расшифровывались сокращения («так называемый» вместо «т.наз.») без уведомления об этом и т.д. В нашей перепубликации все особенности подлинника воспроизведены (вплоть до опечаток: «стесняющий» вместо «стесняющей» и «угражающий») и особенностей орфографии того времени.

Статья Н.Н. Алексева была переопубликована в книге: Н.Н. Алексеев Русский народ и государство. Составители А. Дугин, Д. Тараторин. –М., Аграф, 1998. –С.-С. 372-385 без указания места и времени первой публикации.

Статья П.Н. Савицкого «Ритмы монгольского века» была переопубликована в книге: «Альманах «Арабески истории» Вы. 3-4 «Русский разлив» в двух томах. Том 2. Составление и подготовка издания А.И. Куркчи. ДИ ДИК Танаис –М., 1996. –С.-С. 575-616 без указания первой публикации

Благодарим за оцифровку материала «Резолюция 4-6. IX. 1936» Юрия Кофнера (Мюнхен).